Сергей Антонов - МЕТРО 2033: В ИНТЕРЕСАХ РЕВОЛЮЦИИ [Темные туннели 2]
Толик не сопротивлялся. Просто молча терпел. Понимал, что комиссар успокоится, как только выплеснет свое горе. Так и вышло. Русаков взял себя в руки.
– От истощения умерли пятьдесят восемь человек. В том числе – одиннадцать детей. Столько же погибнет к концу недели. Дальше будет еще хуже. Провизии осталось самое большое на три дня. Меня просят сказать речь. Не смогу. Может, выручишь?
Томский машинально кивнул, хотя не знал толком, что будет говорить жителям Автозаводской. Через полчаса все кто мог собрались в центре платформы. Толик не стал забираться на стол, потому что решил: не станет толкать речь и сыпать лозунгами, а просто поговорит с людьми. Начать хотел со слова «товарищи», но передумал:
– Друзья! Друзья… Я прошел через многие станции, но нигде еще не видел такого горя, как здесь. Никакие чудовища не способны так изощренно издеваться над людьми… А ведь вы ничего не сделали, чтобы заслужить это изуверское обращение! Мы знаем, кто это делает с вами, и мы знаем, почему. Красная Линия заставляет вас платить за то, что вы не растеряли остатки совести. Они наказывают вас за поддержку Бригады так же, как фашисты в войну наказывали деревни, кормившие партизан. Это не все! У Красной Линии больше общего с фашистами, чем мы думали… На Улице Подбельского они учредили настоящий концлагерь, где мучают и убивают людей только за то, что они думают иначе или выглядят не так, как все. В этом концлагере томится моя беременная жена. Ее держат заложницей, чтобы заставить меня принести Москвину контейнеры с бактериологическим оружием. Компартия собирается истребить население непокорных станции при помощи чудовищного вируса… Друзья! Эти люди потеряли право называться коммунистами. Эти люди потеряли привилегию
считаться революционерами! Эти люди не имеют права называться людьми! Я… Мы… – Толя оглянулся по сторонам, встречаясь взглядами со своими товарищами, – Леха Аршинов, Коля Носов – Вездеход… Кольцов… Мы собираемся помешать им. И мы обязательно вернемся сюда, чтобы прорвать блокаду Автозаводской! Потому что, пока на этой станции не закончится голод, я не смогу спать спокойно… Держитесь, братья!
Томский замолчал.
Над платформой повисла тишина. И когда Толя уже было решил, что его слова остались неуслышанными, вперед вышел сухонький старичок в синем комбинезоне.
– Этот парень дело говорит, – сказал он тихим, дрожащим от слабости голосом. – Тяжело не только нам. Мне семьдесят, и сам я – коммунист. Из настоящей партии. А те, кто называет себя коммунистами сейчас, это карьеристы, которые ради укрепления своей власти готовы на любую подлость. Если не остановить банду Москвина, скоро в метро появятся десятки вымирающих станций. К тому же я давно знаком с Колей Носовым. Он к плохому делу не пристанет. Этот хлопец на стороне таких, как мы, – простых работяг. Я – за то, чтобы помочь ребятам!
Старик вскинул руку, призывая жителей Автозаводской голосовать. Второй подняла руку женщина, которую Томский видел на лестнице у панно. Малышка-дочь последовала ее примеру. Не прошло и десяти секунд, как к потолку взметнулись десятки худых рук. Автозаводская благословила Первую Интернациональную на бой с красными.
Толик и товарищи пожимали руки поверившим в них людям. Знакомая девочка не сводила с Томского глаз, а набравшись смелости, подошла и протянула металлический кругляш диаметром в пять сантиметров. На одной стороне этой медали была старательно выгравирована буква «А» под скрещенными отверткой и гаечным ключом. Вторую сторону украшал цветок и надпись «Наташке от отца».
– А батя не заругает? – улыбнулся Томский, пытаясь вернуть медальон малышке.
Та покачала головой.
– Не заругает. Папку похоронили на прошлой неделе, а мою кругляшку мама велела отдать тебе. На удачу.
Не дожидаясь благодарности, малышка убежала. Толик еще раз посмотрел на герб Города Мастеров. Бережно положил медальон в нагрудный карман, застегнул пуговицу.
Подошел Аршинов, хлопнул Томского по плечу:
– Пора, Толян. Уже ушли готовить для нас оружие и снаряжение. Даже жратвы обещали на дорожку собрать. Вот люди! Сами от голода подыхают, а последним делятся. Гадом буду, если с краснопузыми за Автозаводскую не посчитаюсь.
Толик кивнул:
– Я тоже.
Русаков привел отряд в эскалаторный зал южного вестибюля. Все вошли в первую из трех служебных дверей, отделанных арками из красноватого мрамора. В просторной подсобке на деревянном столе были аккуратно разложены защитные костюмы, противогазы, несколько мощных аккумуляторных фонарей, десяток автоматов Калашникова и даже здоровенный тесак-мачете. Им сразу завладел Банзай. Замахал тесаком с такой ловкостью, словно давно им пользовался. Товарищи с восхищением наблюдали за азиатом, который хоть и родился в метро, но определенно перенял на генетическом уровне навыки владения холодным оружием от своих воинственных предков.
Возникли проблемы с Пьером. На великана не влезал ни один из защитных костюмов.
– Да ему и не надо, – хмыкнул Аршинов. – Кожа толстая, как у бегемота. Ее никакая радиация не прошибет.
В конце концов, здоровяку отыскали подходящую одежку. Костюм оказался старым. От многочисленных заплат на нем не осталось живого места, но выбирать не приходилось. Когда Пьер облачился в свои потрепанные доспехи, сразу стал похож на бродягу.
– А ну, поворотись-ка, сынку. – Неунывающий прапор критически осмотрел костюмчик. – М-да. В таком виде хорошо на церковной паперти стоять. Тут и последний жадюга червончик подал бы. Главное – научиться гнусавить про многие лета. Правда, отец Вольдемар?
Веселье Аршинова прервал стук в дверь. Мужчина лет шестидесяти, в застиранном добела милицейском кителе без погон и в штанах с тонкими красными лампасами, втащил в комнату увесистый мешок. Вытер выступивший на лбу пот.
– Я, ребята, вам подарочек приволок. Тут такая канитель. Раньше постовым милиционером в метрополитене служил. Тому, кто болтает, что в те времена повсеместная тишь да благодать была, не верьте. Война только затихала, но никогда не прекращалась. Станции и поезда аккурат раз в полгода взрывали. Исламистские камикадзе. Женщины-мусульманки. Одну из них мы и вычислили за пару часов до того, как Москва в руины превратилась. По всем правилам упаковали. Только вот поясок сдать куда следует так и не успели.
Мужчина наклонился над мешком, вытащил толстый брезентовый рулон и расстелил на полу.
– Вот оно – оружие третьего тысячелетия. Пояс шахида.
Брезентовый прямоугольник с отверстием для головы и рядами нашитых карманов мало походил на пояс. Скорее был жилетом. В каждом кармане размещалась металлическая трубка с резьбой и навинченной на нее шестигранной гайкой-колпачком. Гильзы со взрывчаткой соединялись двухцветными проводами, а те, в свою очередь, шли к маленькой коробочке с тумблером.
– Долго эта штуковина у меня без дела пылилась, – продолжал бывший милиционер. – Только сейчас нашлись желающие взорвать себя вместе с блокпостом красных. Можно, конечно. Но какой смысл? Придут другие. Москвин еще сильнее закрутит гайки. Вот мы и решили всем миром – отдать эту штуковину вам. Авось сгодится. Тут очень много тротила. Он не теряет боевых качеств от длительного хранения. Взрывается только от детонатора. Воды, огня и ударов не боится. Даже пуля этой взрывчатке нипочем.
Русаков молча пожал мужчине руку. На поверхности тротиловый набор при случае мог оказаться весьма полезным. Мешок собирался подхватить Пьер, но его опередил Владар.
– Я понесу. А то все хожу-хожу, будто на прогулке. Стрелять из автомата не хочу, помочь чем-то надо.
Толик внимательно посмотрел на Кольцова. Говорил тот мало, старался не привлекать к себе внимания и редко проявлял инициативу. А тут схватился за мешок. Странно. Может, неразговорчивым Владар был потому, что Аршинов норовил зацепить его при каждом удобном случае? Вряд ли… Насмешки и подтрунивания прапора не производили на священника никакого впечатления. Просто он, как все остальные, имел свою цель. Какую? Толик решил вызвать Кольцова на откровенность. Другого случая могло и не представиться.
– Отец Владимир, а разве вам обязательно выходить наверх? – спросил он. – Может, останетесь?
– Думаете, стоит? А я считаю, что и мне там дело найдется. В крайнем случае, просто на солнце или луну полюбуюсь. Нет, я с вами пойду до конца, и не думайте возражать.
Томский внимательно посмотрел старику в глаза и понял, что тот принял окончательное решение. Может, была и у него и цель, и миссия, и жизненный путь… Знать бы, какой.
Толя кивнул и дал команду строиться. Выход к гермоворотам находился в южном вестибюле. Чтобы добраться до него, опять пришлось идти мимо умирающих от голода жителей Автозаводской. И это разжигало в Толином сердце жажду мести.
Глава 22. ПСЫ ЧКАЛОВСКОЙ
